Геополитические итоги 2020 года

С одной стороны, мы видим обострение всего, что составляло геополитику долгие годы.

А с другой – совершенно новые вызовы, как в международной политике, так и в отношениях между странами. Причем и то, и другое развивалось в каком-то почти радикальном направлении.

Всё было слишком. Необычайно кардинально, чересчур интенсивно, без обычных для геополитики чередований периодов всплесков и затиший. То старое, что составляло основу долгие годы, вдруг обострялось, а новые тенденции – затухали. И наоборот, осложнялось и бурлило то, что возникло совсем недавно, в последние годы, а тускнело и теряло силу – прошедшее. В целом международные отношения в 2020 году поражали своей разнонаправленностью.

Я понимаю, что было бы верным «сыграть школьного учителя» и просто выставить оценку работе министерств и ведомств, занимающихся проблемами отношений между странами. Взять и «записать в их дневник» что-то наподобие «отл.» или «неуд.». Однако сделать это практически невозможно просто потому, что однозначной школьной оценки на некоторые итоги их работы выставить сейчас не представляется возможным.

Например, как расценить итоги военного конфликта в Нагорном Карабахе? Какой оценки заслуживают наши действия в Белоруссии во время ареста 33 богатырей? Какой критерий тут главный? Оценивать по итогам, по тому, чем закончились те или иные события, или по тому, как работали министерства и ведомства в ходе тех событий? А может, по тому, как повлияли эти факты современной истории на дальнейшее развитие отношений между странами?

Наверное, единственно правильная оценка работы тех, кто занимается глобальными вопросами геополитики в России, должна звучать так: министерства и ведомства работают достаточно квалифицированно и профессионально, что позволило сохранить и даже усилить позиции Российской Федерации в мире. Роль России (как одного из глобальных игроков в мировой политике) не уменьшилась, а выросла.

Пандемия стала катализатором всех процессов в мировой политике

Несколько слов необходимо сказать о том, как изменился мир из-за пандемии коронавируса.

Как бы мы ни относились к этой глобальной проблеме человечества, следует признать, что появление этой угрозы всему человечеству оказало огромное влияние на международные отношения не только на региональном уровне, но и глобально. Пандемия существенно изменила политический и экономический порядок в мире.

Является ли короновирус одной из причин обострения политических разногласий между странами? Однозначно да. А взвинчивания экономических отношений между государстваи? Разумеется, да. А осложнения военного противостояния стран? Тоже да.

В то же время, является ли коронавирус причиной улучшения отношений между странами? Опять да. Стала ли пандемия стимулом для развития международных отношений? И снова да. Разработка вакцин от коронавируса, которая изначально рассматривалась как чисто коммерческий проект, способный принести баснословные прибыли, сегодня стала фактором, способным существенно изменить взаимоотношения между государствами.

Уверенность в том, что единственно прогрессивным политическим строем является капитализм, а лучшей страной мира – США сразу после того, что именно продемонстрировали американцы в борьбе с новой болезнью и того количества смертей, что сегодня имеют Соединенные Штаты, разрушена. Коммунистический Китай и «тоталитарная» Россия продемонстрировали гораздо лучшие показатели в борьбе с этой внезапной угрозой.

В целом пандемия позволила изменить многие подходы в вопросах сотрудничества стран. Вспомните недавние репортажи из Аргентины об отправке и прилете самолета из России. Даже со скидкой на эмоциональность аргентинцев это выглядело грандиозно. Это было событие национального масштаба. Россия предоставила Аргентине первую партию вакцины – 300 тысяч доз.

А теперь представьте себе отношение народов (именно народов, а не только аргентинцев) Южной Америки к России сегодня. США, которые при всей своей мощи, прямо заявили о том, что плевать хотели на всех и не дадут вакцину пока не привьют собственных граждан. И Россия, открыто высказавшаяся о существующем недостатке мощностей для производства, но, тем не менее, уже посылающая вакцину в другие страны.

Постепенно мир приходит к пониманию того, что современное мироустройство – это не противостояние политических систем, не конфронтация морали и культуры. Это ещё и солидарность и взаимопомощь. Это приятие разнообразия культур и цивилизаций. Осознание существования различных ценностных систем. Признание права на существование разнообразных моделей общественного развития и разных моделей социального устройства общества.

Геополитика России в различных регионах мира

Наверное, стоит начать с того, что стало главной причиной всех потрясений, которые происходили в прошедшем году.

Мне кажется, такой причиной было разочарование в однополярности миропорядка. Прежде всего, отрезвление политических и экономических элит. Наконец-то пришло понимание того, что однополярное устройство мира влечет за собой диктатуру одного государства.

Этакий государственный эгоизм, когда все остальные страны (вне зависимости от политического, экономического, культурного и прочего развития) априори находятся в зависимости от решений президента и правительства одной-единственной страны. Когда именно в угоду этому единоличному лидеру принимаются политические решения, а экономика стран ориентируется так, чтобы создать режим наибольшего благоприятствования для фирм этой ведущей державы.

Когда те, кто посмел перечить США, становятся мировыми изгоями, с которыми никто не имеет права вести какие-то дела. Даже в том случае, когда это сотрудничество очень выгодно. От санкций и изоляционизма не гарантирован никто. Вспомните санкции США по отношению к своим союзникам. Естественно, политической и экономической элите развитых государств это не нравится.

Сегодня уже можно с уверенностью говорить о том, что в большинстве стран сегодня более популярны идеи национального суверенитета, равноправия стран, независимости внутренней политики, баланса интересов и т.п. Проще говоря, политики многих государств теперь стали сторонниками приоритета интересов их собственного государства над остальными.

Американцы не выдержали бремя мирового лидерства. Сегодня это уже очевидно всем. Глобальный лидер оказался не готов контролировать региональных лидеров и геополитические процессы по всему миру. Отсюда и усиление давления на своих вассалов в Европе и других частях света. Отсюда же заигрывание с Индией. Американцы на всех площадках говорят о каких-то правилах международной жизни, но при этом с легкостью любые нормы меняют, если дело касается их собственной страны.

При этом американцы упорно игнорируют Россию. И Китай. Создают некий информационный вакуум вокруг успехов этих стран. В какой-то мере эта тактика пока действует. Визуально имидж России (как варварской и неразвитой экономической тоталитарной страны) сохраняется. Однако многочисленные прорывы, как это случилось в Сирии, как это происходит сегодня с вакциной от коронавируса, успешно разрушают этот миф.

Геополитически мы сегодня выигрываем у США. Не претендуя на мировое лидерство, мы постепенно внушили миру мысли о том, что в глобальной политике существуют не только американцы. Следует признать, что огромную роль в этом играет и то, что РФ и КНР сегодня вынужденные союзники. То, что Вашингтон не признает силу Пекина, толкает китайцев к развитию отношений с нами. И, по сути, вассалы США сегодня вынуждены считаться с этим (РФ и КНР) союзом.

Даже то, что в международных отношениях США усиленно продвигают идеи противостояния именно двум странам, России и Китаю, говорит о том, что американцы считаются с нашими странами. «Двойное сдерживание» – это и есть признание многополярности современного мира.

Я не могу сегодня уверенно сказать о том, что миропорядок рушится окончательно.

Но то, что нас признали лидерами мировой политики, внушает некоторую уверенность в правильности нашего курса. Более того, то, что другие ведущие государства мира, в частности государства ЕС, это лидерство тоже признают, говорит о том, что сам процесс формирования полицентричного мира уже не остановить.

США утрачивают свои лидерские позиции.

Китайская Народная Республика

Мне часто попадаются материалы о том, что главным событием последнего времени следует считать обострение отношений между США и КНР. Действительно, если раньше мы видели вполне адекватное разделение труда между этими странами (американцы – технологии и комплектующие, китайцы – сборка), которое в конечном итоге вылилось в торгово-экономическое и технологическое состязание, то сегодня уже можно говорить о военно-стратегическом противостоянии.

Но почему-то мало кто говорит об истоках этой конфронтации. Мне кажется, причина состоит не столько даже в бурном развитии экономики КНР, сколько в самой концепции сосуществования государств, которую проводит Пекин. Китай сознательно отказывается от парадигмы мирового или даже регионального превосходства. Лидеры данного государства исходят из того, что в глобальной политике не может быть иерархических построений.

Схожесть подходов к мировому устройству очень помогает нам в работе с китайцами. При решении любых вопросов обе стороны учитывают интересы обоих государств. И это притом, что и мы, и китайцы достаточно жесткие переговорщики.

В целом отношения с КНР достаточно стабильны и дружественны. И Россия, и Китай сегодня вполне самостоятельные, независимые государства, способные противостоять глобализму, насаждаемому США.

Европейское сообщество

Как ни парадоксально, но говорить о самостоятельной политике Европы сегодня невозможно. За годы вассального подчинения США Европа потеряла способность вести самостоятельную политику. Причина тут, хоть это и выглядит смешно, в существовании самого ЕС. Равноправие, которое царит в этом объединении при решении глобальных вопросов, мешает даже европейским тяжеловесам вести самостоятельную внешнюю политику.

Главной проблемой отношений с Европой в 2020 году стала непредсказуемость решений. Сегодня никто не может предсказать действия европейцев в дальнейшем. Даже тогда, когда вроде бы уже подписаны и ратифицированы соглашения. Причина такой непредсказуемости кроется в политике суверена Европы. Действующий президент США так же хаотично ведет международные дела.

Как мне кажется, главной проблемой в отношениях с Европейским союзом, является существование блока НАТО. Альянс сегодня является проблемой стратегической стабильности Европы. Американцы прекрасно понимают, что прямо противостоять России опасно. А вот «зажечь очередной мировой костер» в Европе, а потом просто объявить себя нейтральными, вполне в их стиле.

Прекрасно вписывается в такой сценарий отказ от Договора РСМД, отказ от СНВ-3. Ведь именно эти договора во многом обеспечивают, прежде всего, безопасность Европы. Даже отказ от Договора по открытому небу можно называть ещё одним кирпичиком в дело дестабилизации Европы.

Попытки Германии и Франции вести самостоятельную внешнюю политику сегодня выглядят довольно неуклюже. Поэтому до смены президента в США говорить о каких-то серьезных действиях в Европе нет необходимости.

При этом забывать ЕС тоже нельзя. Евросоюз разрывают внутренние проблемы. Политические элиты стремятся сохранить, как они это называют,

Ту систему, которая существует сейчас. Но, посмотрите, что сегодня творится в европейских столицах. Процветает национализм, даже нацизм. Молодежь поражена правым или левым популизмом. В целом там в обществе господствует евроскептицизм.

Так что, в ближайшем будущем вполне возможен процесс если не распада, то трансформации ЕС.

Россия и региональные конфликты

Мы привыкли к тому, что наши военнослужащие помогают сирийскому народу изгнать террористов с их земли. Если в начале операции в Сирии СМИ пестрили сообщениями о боях, о нападениях на колонны, о террористах-смертниках, то сегодня интерес во многом к этой теме потерян. Как ни странно это звучит, но это лучший показатель работы российских ВКС и ССО.

Сегодня в США уже слышны высказывания о том, что русских из Сирии пора вытеснять. Как пора заставить президента Асада отказаться от власти. К власти в США опять вернулись демократы, следовательно, Вашингтон постарается вернуть Соединенные Штаты в эпоху Барака Обамы. А ведь именно во времена Обамы наблюдалось серьезное противостояние между военными РФ и США.

Прошедший год серьезно укрепил наши позиции в Сирии. Так что сегодня мы имеем возможность не только противостоять противнику, но и самим уничтожать террористов. Об этом знают и американцы и турки, и террористы. Значит предстоит много работы нашим дипломатам. Но в целом, Россия в Сирию пришла надолго. И теперь уже сложно будет нашим геополитическим противникам.

Не менее сложным было разрешение конфликта в Нагорном Карабахе. Причем сложность момента заключалась, прежде всего, в том, что оба государства, участвующие в этом конфликте, находятся в зоне наших интересов. Более того, с одним из этих государств у нас договор о взаимной военной помощи, ОДКБ. При этом согласно международным законам и решению Совбеза ООН, вторая сторона действовала законно.

В результате работы российских дипломатов, сотрудников спецслужб, военнослужащих и сотрудников других министерств и ведомств, удалось остановить войну и посадить за стол переговоров противоборствующие стороны. Успешно локализована попытка Турции расширить собственную зону влияния в регионе. Более того, в результате переговоров Россия получила возможность создания постоянно действующей военной базы в Нагорном Карабахе.

Не менее сложным является затянувшийся конфликт на Украине. Россию часто упрекают в том, что мы не признаем республики. Много раз в СМИ звучали прямые обвинения в том, что именно мы виноваты в тех жертвах, которые несет Донбасс. Как же просто было бы решить этот вопрос простым признанием новых республик с последующим вхождением их в состав России. По той же схеме, что была применена в Крыму.

Те, кто действительно интересуется Донбассом с начала гражданской войны, кто знаком со взглядами на эту проблему командиров ополчения в 2014–2015 годов, прекрасно понимают, о чем я пишу. Далеко не все командиры поддерживали идею вхождения в РФ. Точно так же, население Донбасса было разделено в этом вопросе достаточно радикально. И даже сейчас, после шести лет войны, единого мнения по этому вопросу нет. Кто-то говорит о 70 % или о 50 %, или даже о реальных 40 % сторонников данной идеи.

Другой пока не решенный вопрос – это вопрос о принадлежности районов Донецкой и Луганской областей, которые находятся под контролем Украины. Периодически я слышу от некоторых политологов выражение

но их голоса быстро стихают под потоком рассказов об ужасах войны. Так что с этим делать? Там теперь уже не Донбасс?

Признание ЛДНР в существующих границах фактически означает отказ от других районов Донбасса, отказ от русскоязычных областей Украины, отказ от поддержки русских на Украине. А если рассматривать вопрос с геополитической точки зрения, то и отказ от Украины, как государства. Окружающее пространство не заканчивается кончиком собственного носа.

То, что происходит сегодня на Донбассе, вполне разумная и продуманная политика. Раздача паспортов желающим, гуманитарная помощь, сдерживание украинских ястребов прямым заявлением о военной помощи ЛДНР в случае обострения конфликта – это и есть то, что необходимо сегодня народу Донбасса. Народ должен сам решить свою судьбу. Выдавать заявления пророссийской части населения за мнение всего народа глупо и, в случае реализации крымского сценария, грозит крупными неприятностями для России.

Немного о перспективах

Я специально не затрагивал те регионы, где пока спокойно. Формат статьи не позволяет посмотреть на всё. Но обозначить некоторые проблемы все же можно.

Сегодня нам следует обратить внимание, прежде всего, на наших ближайших соседей, на бывшие советские республики и бывшие страны социалистического лагеря. Те тенденции, о которых я говорил выше, касаясь европейских стран, уже проглядываются и там. Разброс политических взглядов, деятельность наших противников в информационной сфере, непрофессионализм политиков и прочие факторы создают почву для переворотов.

Причем, перевороты могут там организовываться не только силовые и кровавые, но и тихие, вроде бы демократические. Пример такого, правда, неудачного переворота в прошедшем году мы увидели в Белоруссии. Чуть ранее такой переворот был совершен в Армении. Прямо сейчас это происходит в Молдавии. Брожение началось в некоторых азиатских государствах.

Но в целом, повторюсь, итоги работы нашего МИДа, нашего МО, наших спецслужб и других министерств и ведомств по укреплению позиций России в мире, думаю, удовлетворят всех. Да, мы не так сильны экономически. Да, мы окружены кольцом, мягко говоря, недружественных государств. Да, НАТО стоит у наших границ. Но все это последствия разрушения СССР и тогдашней политики предательства национальных интересов на самом высоком уровне.

Россия вышла из тени. И уже никто не сомневается в её величии. Уже никто не сомневается в том, что она – глобальный игрок в мировой политике и ни один серьезный вопрос без России уже решить нельзя.

Профессионализм тех, кто занимается геополитикой в России, бесспорен. Наверное, нет в мире человека, который не знает таких фамилий как Путин, Лавров, Шойгу.

В заключение хочу поздравить всех, кто работает над тем, чтобы наша страна стала уважаемой в мире, чтобы нас ценили и принимали на самом высоком уровне в любом уголке мира, чтобы Россия была могучей во всех смыслах державой, с наступающим Новым 2021 годом!

Пусть следующий год станет продолжением ваших побед и добавит таких же свершений в будущем.

Международные отношения в начале 20 века: особенности и основные принципы

Как европейские государства, которые стабильно развивались и активно сотрудничали друг с другом на протяжении всего девятнадцатого века, ввязались в Первую мировую войну? В результате изменений карты Европы соотношение сил поменялось, появилось два новых центра притяжения — Германия и Италия. Когда англичане, французы и другие народы захватывали колонии на территории Африки и Азии, этих стран просто не существовало. Принято говорить, что они опоздали к разделу колониального пирога, а значит, лишались возможности воспользоваться теми бонусами и привилегиями, которые сулило обладание африканскими колониями. Нельзя сказать, что немцы и итальянцы остались совсем без территорий стран третьего мира, но обо всем по порядку. Обострение международных отношений в начале 20 века не было внезапным и неожиданным.

Колониальный раздел Африки

Выполнить задание «Охарактеризуйте особенности международных отношений начала 20 века» можно, указав всего несколько тезисов: нарастание противоречий между господствующими государствами и завершение раздела мира. Этот раздел оказался впоследствии несостоятельным, так что состоялось очередное распределение сфер влияния, что сопровождалось самыми масштабными военными конфликтами в истории человечества. А началось все с колониального раздела Африки — глобальной конкуренции ряда империалистических государств за проведение исследовательских работ и военных операций, направленных в конечном счете на захват новых территорий.

Подобная деятельность имела место и ранее, но самая острая конкуренция развернулась после Берлинской конференции, состоявшейся в 1885 году. Кульминацией распределения владений на Черном континенте является инцидент, который поставил Францию и Великобританию на грань войны в 1898 году. В 1902 году европейские государства всецело контролировали уже 90 % территории Африки. Южнее Сахары сохраняли независимость только Эфиопия, отстоявшая самостоятельность от Италии, и Либерия, патронируемая США. В начале ХХ века к борьбе за Африку присоединилось и молодое итальянское государство.

Причины кризиса в международных отношениях

Особенностью международных отношений в начале 20 века является глобальный кризис и нарастание противоречий. Усиливались националистические течения, практически непрерывно происходили локальные войны и вооруженные столкновения, которые стимулировали гонку вооружений и в итоге привели мир к Первой мировой войне. Особенно опасными становились военные конфликты между ведущими странами за господство в Европе. Италию привлекали владения ослабевающей Османской империи, территории Африканского Рога, на котором располагались Ливия и Сомали — слабые султанаты. Германская империя проводила активную наступательную внешнюю политику, военное строительство и отличалась империалистическими амбициями. Если говорить кратко, международные отношения в начале 20 века характеризуются нарастанием противоречий и напряжения.

Создание Тройственного союза

Начало разделу Европы положил Тройственный союз, основанный в 1882 году. Военно-политический союз Германии, Италии и Австро-Венгрии сыграл исключительную роль в подготовке и развязывании Первой мировой войны, а значит — в общем в международных отношениях в начале 20 века. Главными организаторами блока выступили Австро-Венгрия и Германия, которые заключили военный союз еще в 1879 году. В 1882-м вместе с Италией страны взяли обязательства не принимать участия ни в каких соглашениях против одной из членов союза, консультироваться по экономическим и политическим вопросам, оказывать взаимную поддержку. Политика Тройственного союза характеризовалась борьбой за колонии.

Усиление англо-германских противоречий

После отставки Отто фон Бисмарка и коронации германского императора Вильгельма II в 1888 году Германия стала активнее в международной политике. Усилилась экономическая и военная мощь страны, началось активное строительство флота, а правящие круги стали на путь масштабного передела карты Европы, Африки и Азии в свою пользу. Это не понравилось правительству Великобритании. Лондон не мог допустить передела мира. Кроме того, Британская империя зависела от морской торговли, поэтому усиление флота Германии создавало угрозу морской гегемонии англичан. До конца девятнадцатого столетия правительство Великобритании продолжало придерживаться политики «блестящей изоляции», но усложняющаяся политическая ситуация в Европе подталкивала Лондон к активному поиску надежных союзников.

Создание военно-политического блока Антанта

Российско-германские международные отношения в начале 20 века неуклонно ухудшались, пусть и медленными темпами. Ростом напряженности пыталась было воспользоваться Франция, которая стремилась преодолеть изоляцию. Отто фон Бисмарк закрыл царскому правительству выход на германский денежный рынок, пытаясь оказать экономическое давление на Россию. Тогда царская Россия обратилась с просьбой о денежных займах к Франции. Сближение с французами облегчалось тем, что между странами не существовало существенных разногласий в политических вопросах и общих колониальных проблем. Сближение государств нашло документальное оформление в начале девяностых годов XIX столетия, когда был подписан сначала консультативный пакт, а затем секретная конвенция о совместных действиях в случаях войны с Германией.

Возникновение франко-русского союза не стабилизировало ситуацию в Европе. Международные отношения в начале 20 века продолжали характеризоваться значительной напряженностью. Реальное заключение союза между Россией и Францией только активизировало соперничество между блоками. Достигнутый баланс оказался крайне неустойчивым, поэтому и франко-российский союз, и Тройственный стремились привлечь новых союзников на свою сторону. Следующей на очереди оказалась Великобритания, которая была вынуждена пересмотреть концепцию «блестящей изоляции». В результате в 1904 году было подписано франко-английское соглашение о разделе сфер влияния на Черном континенте. Так сформировалась Антанта.

Внешняя политика России в начале ХХ века

Российская империя в начале ХХ века оставалась мощным государством, обладавшим весомым авторитетом. Внешняя политика страны определилась географическим положением, стратегическими, геополитическими и экономическими интересами. Однако много противоречий было в выборе союзников и определении приоритетных направлений внешней политики. Международные отношения в начале 20 века в России занимали умы правящей верхушки, но Николай II проявлял непоследовательность, а часть чиновников вообще не понимали опасности вооруженных конфликтов.

Международные кризисы и конфликты

Главным конфликтом начала ХХ века, в который оказались втянуты тридцать восемь из существовавших в то время пятидесяти независимых государств, является Первая мировая война. Но кроме этого, международные отношения в начале 20 века характеризуются множественными локальными конфликтами и довольно масштабными боевыми действиями. Началось все в конце XIX века: в 1894-1895 годах война между Китаем и Японией привела к захвату противником ряда китайских территорий; в 1898 году по результатам испано-американской войны (а это первая война за передел мира) острова Гуам и Пуэрто-Рико, бывшие испанские владения, оказались в руках американцев, а Куба фактически была провозглашена независимой, но попала под протекторат США; в 1899-1902 годах по итогам англо-бурской войны (буры — это потомки немецких и французских переселенцев на юге африканского континента) Великобритания захватила две республики в Южной Африке, которые были богаты золотом и алмазами.

Русско-японская война 1904-1905 годов стала первым в ХХ веке вызовом для угасающей Российской империи. Япония победила и получила часть Сахалина, а также территории, арендованные в Северо-Восточном Китае. Осенью 1905-го Япония также навязала протекцию Корее, а спустя пять лет Корея стала японскими владениями. В 1905-1906 годах разгорелся конфликт между Великобританией, Францией и Германией за господство в Марокко. Страна попала под влияние Франции, частично занять территории удалось Испании. Много конфликтов было связано со странами Балканского полуострова. Так, в 1908-1909 годах Австро-Венгрия присоединила оккупированные ее войсками Герцеговину и Боснию. В 1911 году возник второй марокканский кризис, в 1911-м — война между Италией и Турцией, в 1912-1913 — две Балканские войны.

Противоречия перед Первой мировой войной

Все происходящие в мире события стали причинами кровопролитной Первой мировой войны. Британская империя помнила поддержку буров Германией в 1899-1902 годах и не намеревалась наблюдать за немецкой экспансией в те районы, которые считала «своими». Великобритания вела против Германии торговую и экономическую войну (необъявленную), активно готовилась к возможным военным действиям на море, отказалась от «блестящей изоляции» и присоединилась к антигерманскому блоку государств.

Франция в международных отношениях в начале 20-го века тоже стремилась реабилитироваться после поражения, нанесенного Германией в военных действиях 1870 года, намеревалась вернуть Лотарингию и Эльзас, опасалась новой агрессии со стороны Германии, желала сохранить свои колонии в Африке и несла убытки на традиционных рынках сбыта продукции из-за конкурирующих немецких товаров. Россия претендовала на свободный выход в Средиземное море, противодействовала австрийскому проникновению на Балканский полуостров и гегемонии Германии в Европе, настаивала на своем исключительно праве на все славянские народы (в том числе сербов и болгар).

Только что образовавшаяся Сербия стремилась утвердиться в качестве лидера народов Балканского полуострова и образовать Югославию. Кроме того, страна неофициально поддерживала националистов, которые боролись против Турции и Австро-Венгрии, то есть вмешивалась во внутригосударственные дела других стран. Болгарии тоже было не чуждо желание утвердиться в качестве лидера. Также Болгария стремилась вернуть утраченные территории и приобрести новые. Рядом еще и поляки, которые не имели национального государства, стремились обрести независимость.

Цели и стремления стран Тройственного союза

Германская империя стремилась к полному господству в Старом Свете. Страна претендовала на равные права во владениях других европейских государств, потому что включилась в борьбу за колониальные земли только после 1871 года. Кроме того, Антанта не уравнивала силы, а только квалифицировалась немецким правительством как попытка подорвать растущее могущество Германии. Австро-Венгрия на начало ХХ века оказалась постоянным очагом нестабильности в Старом Свете, противоборствовала России и стремилась удержать ранее захваченные Боснию и Герцеговину. Османская империя желала вернуть территории, потерянные в Балканских войнах. Возможно, это помогло бы империи выжить.

Международная торговля в начале ХХ столетия

Международные торговые отношения до начала 20 века и в новом столетии полностью отражали сотрудничество и конфликты между странами. С 1900 до 1914 года объем торговли вырос практически в сто раз. Этому способствовало общее оживление, гонка вооружений, распределение зон влияния и поиск странами надежных союзников. Решающие позиции захватили крупные монополии, которые контролировали сбыт как на внутреннем, так и на внешнем рынках, но стремительный рост внешнеторгового оборота будет наблюдаться немного позже — во второй половине двадцатого века. Значительно влияние на эти процессы оказали международные отношения 20-го века.

Глобальный кризис и будущая архитектура глобальной экономики

Э т о означает признание невозможности стабилизации системы через существующие глобальные институты и процедуры. Важным признаком предкризисной ситуации становится переход от многосторонних регулирующих механизмов – основы глобализации на пике ее развития в конце 2000-х годов – к двусторонним отношениям.

Примем следующее понимание ситуации: Неизбежность значимого по своей глубине и глобального по охвату экономического кризиса принята всеми крупнейшими игроками в мировой экономике. Кризис начнется в сфере финансов и неизбежно приведет к ее глубокой перестройке, возможно к распаду глобальной долларовой системы. Целью крупнейших глобальных игроков является получение не только рычагов управления кризисом (как это стремятся сделать США через постоянную эскалацию торгово-экономических конфликтов), но и возможности влиять на формирование перспективной архитектуры глобальной экономики, определяющей характер будущих глобальных политических отношений.

Экономической «завязкой» нынешнего экономического кризиса, вероятно, стало усиление Германии и ее попытка стать общеевропейским гегемоном с потенциалом формирования системы «одного голоса», а также возрождение идей «общеевропейской армии». Другими факторами были угроза национализации рентооблагаемых ресурсов России и переход КНР к практическим действиям по пересмотру системы рентных отношений с США, особенно в части инвестиционной ренты. Все три силы относились к индустриальному миру, а ближе всего по структуре своей экономики к классическому постиндустриализму стояла, как ни странно, Россия. При всей разнице логик поведения ревизионистских сил речь шла об изменении положения индустриальных стран в американоцентричной системе глобального инвестиционного капитализма.

Нынешний кризис можно рассматривать как значимую, почти цивилизационную развилку между дальнейшим движением в сторону «постиндустриализации» мира на основе цифровых технологий и частичным возвратом к новому индустриализму на основе технологий четвертой промышленной революции, способных при определенных условиях дать дополнительный толчок странам «первого мира», повысив их индустриальную конкурентоспособность по сравнению с «мировыми фабриками» из числа новых индустриальных стран. Перераспределение влияния в индустриальном мире будет, думается, смыслом «экономического эндшпиля» нынешнего экономического кризиса, но вокруг него будут происходить и менее значимые процессы.

Проблема, однако, заключается в том, что экономический кризис будет происходить в крайне сложном политико-информационном контексте, который характеризуется нарастанием манипулятивности на разных уровнях и утратой в глобальном масштабе контроля над процессами развития информационного общества и новых финансовых коммуникаций.

Контуры проблемы: два кризиса и их синергия

Сформировавшаяся предкризисная ситуация отражает «внутривидовые» противоречия развитых стран, связанные с необходимостью перераспределения влияния и изменения режима доступа к инвестиционным ресурсам между позднеиндустриальными и постиндустриальными странами. Эти противоречия не могут быть разрешены в рамках характерного для постбиполярной эпохи «колониального» подхода, реализовывавшегося через выкачивание дополнительных ресурсов из условно «развивающегося мира», прежде всего избытков сырьевой ренты. Нынешний кризис неизбежно затронет «ядро» «развитого мира», а значит – и глобальную финансовую систему.

Обратим внимание на три важных момента. Во-первых, усиливается уязвимость ключевых отраслей глобальной экономики перед манипуляциями. Показательными стали высокоамплитудные колебания рынков в конце 2018 года, связанные с обострением внутренней борьбы в США. Масштабы информационных манипуляций в 2019 году могут еще больше возрасти. Например, США, находясь почти на пределе своих военно-силовых возможностей, еще близко не подошли к пределу возможностей информационных манипуляций. Главным ограничителем является раскол в американской элите и формирование в США политической разновекторности, перерастающей в хаотизированность.

Во-вторых, нарастает разрыв между краткосрочными и среднесрочными целями ключевых государств и логикой их поведения. В краткосрочной перспективе все крупнейшие игроки нацелены на максимально долгое сохранение существующей геоэкономической, а как результат – и геополитической модели развития. В среднесрочной перспективе речь идет о явных признаках подготовки к относительно длительному периоду хаотизации.

В-третьих, фактором, определяющим отношение к глобальным экономическим процессам, является способность США продолжать играть роль управляющего центра глобального экономического развития и источника глобального экономико-инвестиционного мейнстрима. Нынешняя ситуация в США размывает уверенность в долгосрочной устойчивости американской экономики, построенной вокруг финансовой системы и статуса США как глобального регулятора.

Маневры ключевых игроков на мировой арене – США и Китая – и в существенно меньшей степени – Великобритании, Индии и Японии надо оценивать не столько как попытки сохранить существующую систему и усилить свои позиции в ней, а как подготовку к кризису. Исключением стал ЕС, где политические элиты только на рубеже 2018–2019 годов стали осознавать глубину возможных кризисных процессов, до этого действуя в логике сохранения прежней системы, основанной на «политическом атлантизме». Суть нынешнего этапа – попытка максимально оттянуть глобальную перестройку всего экономического пространства, болезненную для всех участников мировых экономических процессов, а особенно – для ориентированных на активное участие в мировой торговле.

На этом фоне развивается «каскадный» вялотекущий инвестиционный кризис, когда в результате последовательных и стимулированных неэкономическими методами волн волатильности и нестабильности инвестиционные ресурсы дисконтированно выводятся с наиболее уязвимых рынков на наименее уязвимые. Пример тому – рынок госдолга США и сателлитные ему рынки деривативов. Пока «каскадность» управляема, но неочевидно, что эта управляемость будет сохраняться и дальше, с учетом внутреннего кризиса в США. Глобальная экономическая волатильность создает дополнительные стимулы к тому, чтобы часть инвестиционных ресурсов выводилась в реальный сектор глобальной экономики, несмотря на дисконт, и овеществлялась в реальных активах вне зависимости от степени рисковости инвестиций и степени их дисконтирования при выводе из финансового сектора в реальный. Только с позиций необходимости приоритетности овеществления инвестиций, выведения инвестиционных ресурсов из виртуализирующего оборота можно объяснить, например, инвестиционную политику КНР в Африке и Южной Азии, в отношении которой традиционные критерии экономической выгодности в принципе перестают работать.

Управление «манипулятивной инвестиционной каскадностью» осуществляется с использованием гибридных методов: санкционная политика, информационное манипулирование и военно-силовое давление, но они нацелены на управление финансовыми потоками и концентрацию на подконтрольных рынках максимально монетизируемых ресурсов. Реальная же экономическая эффективность инвестирования этих ресурсов не имеет принципиального значения ( Обратим внимание на исследование Deutsche Bank, свидетельствующее о крайне низкой отдаче наращивания американского госдолга с точки зрения создания новых рабочих мест. См. Twitter. Holger Zschaepitz (@Schuldensuehner). 13 января 2019 года Режим доступа: https://mail2.hse.ru/owa/redir.aspx?C=ilrEOT8IYl6UERaWe4OmuxLztpfkwf2X17HqbeEx3mdqBmBOgXvWCA..&URL=https%3a%2f%2ftwitter.com%2fSchuldensuehner%2fstatus%2f1084509632872108032 ) .

С учетом относительно узкого инвестиционного пространства реального сектора по сравнению с пространством финансовых спекуляций и манипуляций, глобальные логистические коридоры становятся исключительно привлекательными в качестве сферы приложения капитала.

Наиболее привлекательным с точки зрения инвестиций в реальный сектор остается рынок США (глобальная модернизация нефтеперерабатывающих заводов, энергетики, включая атомную промышленность и автомобилестроение) и Китая (энергетика и, в меньшей степени, машиностроение, коммуникации). В сфере инфраструктуры Китай подходит к «порогу избыточности» и уже переходит к «экспорту инфраструктуры» в другие страны. Но оба эти рынка с учетом современных реалий являются рисковыми с точки зрения возврата прибыли.

Третий крупнейший рынок – Индия – помимо развития энергетики связан с инвестициями в социальную модернизацию, что создает сложную ситуацию для частных рисковых инвестиций, особенно учитывая специфику индийской политической системы. Для овеществления значительных объемов капитала остается не так много вариантов и свободного инвестиционного пространства, и так или иначе логика «каскадного выдавливания» инвестиционных ресурсов будет иметь определенный положительный результат.

В течение последних лет ключевым рынком для выдавливания ресурсов и каскадирования их на контролируемые США площадки были Япония и Южная Корея, для чего используются в том числе как методы управляемой военно-силовой напряженности, так и прямой политической зависимости этих государств от США. Япония стала крупнейшим инвестором в американские государственные облигации, выйдя на новый уровень политико-экономической зависимости от Вашингтона. Со второй половины 2018 года отмечаются попытки перехода США к более сложной системе отношений в регионе, к попыткам конструирования новой экономико-силовой коалиции для сдерживания Китая. Это может свидетельствовать, что политика выдавливания ресурсов из двух ключевых, не считая КНР, экономик региона себя исчерпывает.

Наиболее перспективным рынком для выдавливания и последующего «каскадирования» инвестиционных ресурсов на период 2020–2024 годов, вероятно, станет Европа и завязанные на нее инвестиционные ресурсы нефтедобывающих стран, прежде всего Саудовской Аравии и монархий Персидского залива. И здесь широко используются методы гибридного информационно-силового манипулирования, влияющего на рынки капитала практически всех нефтедобывающих стран. Тем более что нефтяные монархии во главе с Саудовской Аравией уже вполне политически сориентированы на инвестиционную поддержку т. н. «индустриализации Трампа» ( «СМИ узнали о намерении Саудовской Аравии вложить $40 млрд в экономику США» //РБК, 12 мая 2017, 04:50. Режим доступа: www.rbc.ru/rbcfreenews/591512809a7947f2ec2fea14 ) . Задача лишь в том, чтобы сделать проекты в США и американские ценные бумаги абсолютно доминирующим направлением для инвестиций, сорвав попытки нефтеэкспортеров диверсифицировать инвестиционную политику. Например, через создание совместной криптовалюты с ОАЭ и соответствующих обеспечивающих институтов.

Ключевым ограничением для развития каскадного управления кризисом является внутриполитическая и внутриэкономическая ситуация в США и слабо контролируемое разрушение элитного консенсуса в США, затрудняющее поддержание консолидированной линии на внешних рынках. И если США пока удается действовать в рамках «единого плана» и «единого голоса», что критично для системы информационно-политических манипуляций в Восточной Азии, то на Ближнем Востоке уже начала проявляться многовекторность подходов, которая в дальнейшем будет только нарастать. Смысл политики геоэкономических конкурентов США – минимизировать возможность манипуляций на собственных финансовых рынках, повысив защищенность торгово-расчетных и инвестиционных систем, а также сократить масштабы виртуализации собственных инвестиционных ресурсов.

Гибридный характер модели управления «каскадированием ресурсов свидетельствует о том, что глобальный кризис ликвидности может начаться с события, не являющегося «экономическим» по своей сути, но ставшего результатом выхода из-под контроля одного из «сюжетов», связанных с политико-информационным манипулированием.

Одновременно мы наблюдаем нарастание признаков более глубокого кризиса глобальной экономики, связанного с неадекватностью глобальной экономической архитектуры реальному экономическому влиянию ключевых государств и глобальным тенденциям. Этот «большой» системный кризис в мировой экономике, развивающийся по нескольким крайне чувствительным векторам ( Евстафьев Д. «Грядущий глобальный кризис: пять ключевых аспектов трансформаций» // Деловой журнал «Инвест-форсайт». Режим доступа: www.if24.ru/globalnyj-krizis-5-aspektov/?fbclid=IwAR1nNZ9qqVQj-a4z7slbPpueznnQyIqxwQP-znS4TvQuqgU2yieB0dfI1VY, 14.01.2019 ) , является долгосрочным фактором экономической нестабильности. Смысл действий крупнейших государств в этом кризисе – борьба за влияние на формирование архитектуры нового мирового порядка, который пока еще только вызревает ( Haas R. How a World Order Ends. And What Comes in Its Wake. Foreign Affairs, January/February, 2019, www.foreignaffairs.com/articles/2018-12-11/how-world-order-ends?cid=int-nbb&pgtype=hpg ) . Этот кризис будет сопровождаться неизбежным и необходимым периодом «хаоса», легитимизирующим необходимые изменения структуры глобальной политики и экономики, невозможные в «эволюционном» формате.

Складывается ситуация сдвоенного глобального кризиса: с одной стороны, развивающийся в краткосрочной перспективе, как минимум субглобальный, а скорее, глобальный кризис инвестиционного рынка, связанный, например, с утратой США способности управлять каскадностью выдавливания инвестиций и внутренним кризисом в американской финансовой системе, связанным с ее перегревом в результате «хайпономики Трампа» 2017–2018 годов, представляющей собой систему преимущественно неэкономических мер по стимулированию потока «добровольных» и вынужденных инвестиций на рынок США.

Главный риск для современной мировой экономики – возможность хронологической синергии двух кризисов, делающей невозможным разрешение и нейтрализацию их последствий без перестройки политического и экономического пространства в ключевых регионах. Что, в свою очередь, потребует использования военно-силовых инструментов. Хотя и только финансовый кризис, затрагивающий рынок деривативов, будет иметь тяжелые последствия, поскольку затронет основу современной американской экономики. Даже относительно «малый» кризис на финансовом рынке, связанный с разрывом «каскадности», за счет синергии с одним или несколькими векторами «большого», системного кризиса может привести к развитию неконтролируемых процессов.

Структурный аспект современного экономического кризиса

Системность современного кризиса заключается в исчерпании возможностей нынешней модели экономического роста, что признается и на уровне экономических экспертов, и на политическом уровне. Такую модель экономического роста можно с полным правом назвать кредитно-инвестиционной. Эта модель экономического роста была больше, чем просто система экономических стимулов. Она опиралась на соответствующие ей структурно и системно политические институциональные и социальные парадигмы, построенные вокруг институтов финансового сектора, обеспечивающих нарастающую концентрацию капитала ( Пикетти Т. (2015). Капитал в XXI веке. Москва.: Ад Маргинем Пресс, 592 с. ) . Это была система, устойчивость которой обеспечивалась комплексностью и «прорастанием» экономических аспектов в повседневную жизнь как каждого конкретного человека, так и значимых в экономическом плане групп. Классическим примером этого является превращение «кредитного среднего класса» в промышленно развитых постиндустриальных и предпостиндустриальных странах, с одной стороны, в один из драйверов развития экономики, а с другой – в социальную опору, залог устойчивости соответствующих социально-экономических систем.

Современный инвестиционный капитализм продемонстрировал ограниченность качественных возможностей эволюции на фоне невозможности дальнейшего географического расширения. Не говоря уже о том, что перспективы географического ограничения, сужения пространства современного глобального капитализма. Ключевой вопрос современного глобального развития сводится к тому, насколько система современного инвестиционного капитализма в принципе способна к структурному самореформированию.

В 2008–2009 годах эта способность уже была продемонстрирована, хотя и «реактивно». Сейчас, через 10 лет, наличие такого внутреннего потенциала начинает вызывать большие сомнения – действия ключевых игроков в глобальном инвестиционном пространстве направлены на то, чтобы ухудшить положение партнеров/конкурентов, а не на то, чтобы создать новую «архитектуру» системы, и даже не на то, чтобы выработать новые правила игры. Необходимо быть готовым к тому, что экономические процессы в определенный момент начнут развиваться по неконструктивному сценарию «игры с нулевой суммой». Вырастет важность и привлекательность системных экономических ядер, в которых «правила игры» и механизмы перераспределения ренты являются прозрачными, а также имеется внутрисистемный потенциал инвестиций в реальный сектор экономики.

Правомерно предположить следующее.

В среднесрочной перспективе основой глобальной экономической архитектуры будет новая логистика. Но не как набор отдельных проектов, а как комплексная основа для системы, в которой будут развиваться новые финансовые и социальные отношения, выделенные организационно и политически из существующей системы мировой экономики. Возникновение такой системы и получение хотя бы первичной референтности функционирования существенным образом изменит не просто принципы распределения логистической ренты, но и механизмы ее изъятия. Это создаст новые приоритеты с точки зрения инвестиционных процессов в реальном секторе глобальной экономики, а также новые векторы промышленной модернизации, существенно отличающиеся от обсуждаемых сейчас. Этот аспект станет доминирующим на рубеже 2030-х годов, когда будет определяться, кто и через какие финансовые механизмы будет изымать и монетизировать логистическую ренту в окончательно сформированных новых макрорегионах.

Такое развитие ситуации будет означать возникновение и параллельное существование в течение относительно длительного времени параллельных экономических моделей, а в перспективе – и параллельных финансово-инвестиционных систем. Экономическая многополярность – в отличие от политической и военно-силовой – может начать формироваться не вокруг системы национальных государств, а вокруг трансрегиональных экономических (и инвестиционных) пространств, интегрированных на базе расчетно-инвестиционной системы и относительно прозрачных принципов региональной и межрегиональной торговли. Как ни странно, модель развития Евразийского экономического союза (ЕАЭС) при всех издержках является актуальной и с концептуальной, и с операционной точки зрения.

Посткризисная финансовая система будет формироваться вокруг механизмов международных расчетов, как самой устойчивой и относительно прозрачной части глобальной финансовой системы. К тому же на национальном уровне сейчас предпринимаются исключительно большие усилия к тому, чтобы обеспечить устойчивость расчетных механизмов, уже испытывающих давление в ходе расширения политики санкций, становящейся, в свою очередь, одним из ключевых инструментов геоэкономического управления.

Трансформации, связанные с возможным будущим глобальным экономическим кризисом, локализуются на следующих уровнях:

• институциональном, означающем изменение характера институтов, прямо или косвенно регулирующих развитие глобальных политических и экономических отношений. Вопрос стоит и о дальнейшей способности США осуществлять функции глобального регулятора финансовой отрасли в некризисном режиме, насколько США сохранят в посткризисном мире потенциал «мягкой силы» в финансовой сфере;
• финансово-банковском. Возникновение безбанковской операционной среды более чем вероятно, особенно с учетом специфики развития современных финансовых коммуникаций и их операционной доступности, но это будет иметь не столько экономические, сколько социальные последствия;
• информационном. Формирование новых моделей информационного и гибридного информационно-операционного управления экономическими, в частности, инвестиционными процессами на базе сохраняющихся глобальных каналов коммуникаций. Твиттер-политика Трампа является на практике попыткой обкатки различных моделей информационно-политического манипулирования, оказавшихся частично эффективными;
• социальных моделей. Кредитное потребление, использовавшееся и как драйвер экономического развития, и как инструмент структуризации социального пространства, перестает быть актуальным ( Скоробогатый П. «Люди не дураки». Эксперт 1-3 (1103, 24 декабря 2018. Режим доступа: expert.ru/expert/2019/01/lyudi-ne-duraki/?fbclid=IwAR2DwLeGvK3OY_vVay7rT_wcE7w0CZYf-R2ShCHOiI2wIaarI-Na4pZvKvg, 14.01.2019 ) . На смену ему приходят существенно более среднесрочные социально-рисковые модели «минимального гарантированного дохода» и «флюидной занятости». Это затронет и развитые страны, в особенности те, что оказались вне новых «ядер» экономического роста;
• управления неэкономическими рисками, да и самой их структуры. Сейчас лишь ограниченное количество стран имеет возможность самостоятельно управлять возникающими в пространстве современной мировой экономики рисками, связанными с использованием разного рода внеэкономических инструментов давления;
• социокультурных моделей взаимодействия. Как результат не только самого кризиса, но даже предкризисного замедления развития происходит трансформация, а возможно, и коренная перестройка ранее сложившихся моделей межкультурного взаимодействия. Это в том числе проявляется в кризисе концепции социальной сетевизации.

Соответственно этим векторам трансформаций изменяется и отношение к политической стороне глобального развития. В мире развивающейся глобализации политическая полицентричность была терпима, хотя и создавала для США определенные неудобства, связанные с существенным повышением значимости союзнических отношений и необходимостью выстраивать асимметричные в экономическом смысле отношения с партнерами.

Политика Д. Трампа, направленная на демонтаж ранее сложившейся системы союзнических отношений, неслучайна. Она отражает более глубокие тенденции отказа от прежней модели взаимодействия, подразумевавшей избыточность уступок союзникам ради управления политической (но не военно-политической, что характерно!) полицентричностью. Была терпима даже полицентричность в реальном секторе экономики, и США легко расстались со статусом «мировой фабрики», при этом американская элита не испытывала по этому поводу больших затруднений. Хотя социальные последствия отказа от большей части индустриальной составляющей для США оказались более тяжелыми, чем предполагалось.

Но разрушение монополии доступа к системе изъятия, монетизации и реинвестирования глобально значимых рент означало возникновение для американской экономики и положения США как мирового геополитического гегемона значимых и малоуправляемых рисков. Это означает неизбежность усиления политизации экономических процессов и нарастания процессов встраивания в глобальную экономику военно-силового и политико-манипулятивного компонента. Политика Д. Трампа является не столько проявлением политико-экономической девиантности, сколько попыткой апробации новой операционной модели.

Ключевая операционная гипотеза может быть сформулирована следующим образом.

Посткризисный мир будет представлять собой гибридный феномен, сочетающий национальные государства, сетевые структуры и «экономически нейтрализованные» точки соприкосновения различных региональных и макрорегиональных экономических систем (глобальные фактории). На определенном этапе новый мир будет экономически напоминать систему пред-империалистического промышленного капитализма, когда борьба будет вестись не столько за источники сырья, сколько за логистику и контроль над рынками. И вестись эта борьба будет вне классических критериев коммерческой выгодности и рентабельности. Усилится значение «серых» рынков капитала и «буферных» финансовых институтов, обеспечивающих монетизацию и легализацию инвестиционных ресурсов.

Мир движется в направлении формирования того, что можно было бы назвать «экономической коалиционной полицентричностью». Такой мир будет экономически менее стабильным, а главное – конкуренция в таком пространстве будет предполагать широкое использование неэкономических инструментов и осуществляться по существенно более сложным, комплексным и многомерным экономическим моделям, нежели в настоящее время. И в этих моделях инвестиционная составляющая будет определяться способностью государства или коалиции государств вовлекать в относительно замкнутые и гарантированные от внешних манипуляций инвестиционные системы максимально широкий круг инвесторов, представляющих различные «страты» глобальной экономики.

Вместо заключения

Ожидаемый глобальный кризис станет комплексным явлением, различные аспекты которого будут проявляться постепенно. Некоторые из них, например, кризис военно-силовой монополярности США, уже активно влияют на процессы в мировой политике и экономике. Но «содержательное ядро» кризиса – кризис глобальной финансовой системы – будет иметь «взрывной» характер.

Кризис будет означать перестройку всей глобальной системы управления рентами и инвестиционными процессами. Глобальная финансовая система, вероятнее всего, сохранится, как и мировая торговля, особенно по целому ряду специфических типов товаров. Но регионализированными могут оказаться механизмы, обеспечивающие функционирование глобальной экономики, и в особенности их финансово-инвестиционная составляющая.

Ожидаемый кризис в основе своей отражает борьбу за форматы монетизации регионализированного экономического роста и инвестиционной деятельности. Победившие форматы – а говорить о каком-то монопольном «постдолларовом» инвестиционном формате невозможно – могут стать основой для будущих глобальных инвестиционных механизмов.

Эта среднесрочная цель и должна определять спе­цифику действий России в контексте подготовки к возможному мировому финансовому кризису, сердцевиной которого будет являться борьба за форматы будущего финансового обеспечения глобальной торговли. Следует отметить, что в России не до конца осознали принципиальные структурные изменения в глобальной экономике и не сформулировали своего места в системе экономических отношений, которая сформируется по итогам кризиса.

Ожидаемый экономический кризис будет толчком к переходу от «экономики индикаторов», обеспечивающей управление инвестиционными потоками и институциональным развитием, к «геоэкономике», означающей в среднесрочной перспективе переформатирование экономических макропространств.

Геоэкономику, как основу будущей экономической системы, можно определить следующим образом: планирование комплексного синергичного развития государства как макросистемы в условиях среднесрочного прагматизма принимаемых решений.

Геоэкономика является внеидеологическим явлением, доминирующим над «политэкономическими» концепциями развития экономики. Новое посткризисное экономическое пространство во многом будет отрицанием традиционных «идеологизированных» концептуальных подходов: «либерализма», «социализма», «социального государства» и проч.

Основным вектором геоэкономики будет формирование механизмов сокращения или прекращения на уровне отдельных регионов виртуализации инвестиционных ресурсов и трансформации их в инвестиционные деривативы. Императив нового времени – потребность в формировании многоуровневых инвестиционных систем, обеспечивающих «национализацию» как минимум части получаемой из различных источников ренты и использование ее в интересах социально-экономического развития соответствующих стран и регионов в противовес ее «стерилизации» (фактическому монетарному обнулению) в глобализированных инвестиционных инструментах. Системный общемировой переход на такую модель будет означать:

• Ускорение развития «новой логистики», которая будет включена в новые финансово-инвестиционные системы ( Евстафьев Д. «Новая логистика, как квинтэссенция мировой экономики» // Деловой портал «Инвест-форсайт». 25.12.2018. Режим доступа: www.if24.ru/novaya-logistika/?fbclid=IwAR16RXrdss2zsQz9IoayPCh9l0NZNITl2nbw_Uh7bC1QWuK_eMCFRIeopo4 ) и станет источником инвестиций (логистической ренты) для «альтернативных», лежащих вне американоцентричной финансовой системы инвестиционных механизмов.
• Стимул к регионализации внешней торговли и развитию деглобализированных расчетных систем с новыми механизмами не только расчетов, но и страхования, а также резервирования платежей. Стоит ожидать и усиления потребности в «новых наличных», особенно если финансовый кризис будет сопровождаться полными или частичными («техническими») национальными дефолтами.
• Изменение модели управления инвестиционными процессами, усиление запроса на размывание американского правового и операционного доминирования по данному направлению. Возможно формирование «буферных» инвестиционных пространств, где американская монополия на регулятивность действовать не будет, но которые будут в достаточной мере защищены от внешнего воздействия («анклавная офшоризация»).
• Изменение технологий информационной деятельности и структуры информационного общества. Хотя, вероятно, каналы коммуникаций останутся глобальными, целый ряд важных элементов информационной политики потеряют свою актуальность (например, концепция кросс-культурных коммуникаций, отражавшая определенные – сетевизированные, к слову, – бизнес-модели). России остро необходима собственная система глобальных бизнес-коммуникаций, основанная на современных цифровых форматах и моделях.

Доминирующая черта нового экономического пространства, в котором придется действовать России, заключается в том, что это будет пространство заведомых асимметрий в региональном и глобальном развитии, нарастающих по мере формирования системы. И эти «внешние» асимметрии будут, безусловно, проявляться во внутриэкономическом развитии, провоцируя усиление внутренних количественных и качественных асимметрий экономического социального развития, включая и заимствование социальных моделей у сопредельных с Россией и ее экономической сферой притяжения глобально значимых центров экономического роста.

Одним из важнейших элементов макрорегиональной и глобальной конкурентоспособности национальных государств будет являться способность управления этими асимметриями развития. Для России с учетом ее экономической географии это приобретает особую важность. Приоритетом становится не только остаться в стороне от манипуляций, но и сохранить и даже усилить контроль над финансовыми ресурсами сопредельных рынков, а также обеспечить себе присутствие на финансовых рынках стран, лежащих в векторе геоэкономического развития России, к которым в результате успешной внешней политики последних лет получен доступ.

Сегодня Россия не готова к такому транзиту, в том числе и с точки зрения экономической ментальности своей элиты, ориентированной на встраивание в ранее сформированные экономические цепочки. Одновременно объективно имеются существенные возможности для получения в новой структуре международных отношений более значительного влияния, нежели Москва имеет сейчас. Но для этого понадобится полноценное экономическое пространственное мышление. Оно будет актуально для эффективного участия в перспективной системе международных экономических отношений, даже если базовые принципы глобального разделения труда и сохранят свою актуальность, поскольку характер экономико-инвестиционных отношений в будущей системе мировой экономики, безусловно, существенным образом изменится. И главное условие конкурентоспособности в мире геоэкономики – кадры, способные видеть ситуацию объемно и вне традиционных идеологизированных парадигм, характерных и для «нулевых», и для 2010-х годов.

Источник https://topwar.ru/178536-geopoliticheskie-itogi-2020-goda.html

Источник https://fb.ru/article/432463/mejdunarodnyie-otnosheniya-v-nachale-veka-osobennosti-i-osnovnyie-printsipyi

Источник https://plusworld.ru/journal/2019/plus-1-2019/globalnyj-krizis-i-budushhaya-arhitektura-globalnoj-ekonomiki/

Источник